Из жизни единорогов - Страница 11

— Ну, не то что бы съезжаемся… Просто… Ну, в общем… Не мог бы ты сегодня переночевать где-нибудь в другом месте?

— Не вопрос, — говорю я, как мне кажется, относительно бодрым тоном. Впрочем, кого я пытаюсь обмануть? Она знает меня как облупленного…

— Стасичек… Милый мой.. Ну что же ты?… Ну, только не плачь, пожалуйста… Боже мой, какая же я все-таки сволочь!

— Тс-с, — яростно сквозь слезы шепчу я, — Не смей так говорить о себе, котенок. Пожалуйста, не надо. Сейчас, сейчас все пройдет, — я запрокидываю голову, чтобы слезы, хотя бы не лились по лицу. Она лезет в свою вязанную сумочку за бумажными платочками, потому что знает, что у меня с собой платка никогда нет. И сама начинает вытирать мне слезы.

— Ну, не расстраивайся, пожалуйста! Ты же сам понимаешь, что тебе самому так будет лучше.

— Да, понимаю…

— Ну, не плачь… Смотри, вон там кто-то еще стоит и тоже чуть не плачет… Библиотека, называется!… — Фейга изо всех сил пытается заставить меня улыбнуться или хотя бы отвлечься.

Я как бы ненароком оборачиваюсь, и замечаю у лестницы рядом со шкафчиками уборщиц знакомый силуэт в черном пальто.

— А-а…

— Ты знаешь его? Прикольный чувак такой. Грустный-грустный стоит, сурово так на нас смотрит. Грустить ему мешаем, наверное… А нет, вроде к кафе направился.

— Это Штерн. Он каждый час выходит на десять минут музыку слушать. Наверное, в журнальном сегодня сидит.

— Да что ты?! Тот самый читатель Штерн?.. Ну вот, вы его там все так не любите. А он ничего, симпатичный вроде. Грустит вот тоже. Может, у него какая трагедия в жизни? Может, его тоже кто-то не любит?

Я неловко усмехаюсь. Знаем мы, какая у него трагедия…

— Да его никто здесь не любит. Кроме меня, разве что.

— Ну, хоть что-то….

— Вот именно «что-то»… — вздыхаю я.

— Ну, все, котик! Не плачь больше. Я побежала, ладно?

Я оглядываюсь, но, по счастью, кругом никого нет. Я быстро хватаю ее за руку, подношу к губам и целую ее крошечные пальчики.

— Пока! Все будет хорошо!

— Надеюсь, — говорит она и выскальзывает в распашные двери.

Я еще раз оглядываюсь, в районе шкафчиков снова маячит фигура прогуливающегося Штерна. Чтобы не привлекать внимания, я аккуратно, чуть ли не на цыпочках поднимаюсь вдоль правой стенки по лестнице на второй этаж, и иду к себе тайными проходами через ГАК.

* * *

День, когда любимая девушка предлагает тебе окончательно расстаться, заслуживает быть отмеченным распитием действительно крепких напитков, кофе тут явно не прокатит. Для меня, впрочем, это самое «окончательно» стало очевидным как минимум полгода назад. Хотя сколько-то месяцев мы с ней вместе еще протянули, отчаянно делая вид, что у нас есть какое-то будущее. Но с определенного момента даже ей самой стало ясно, что никакого будущего нет, правда, тогда ей было еще меня жалко. А сейчас — все, уже и жалости почти не осталось. Так что в данном случае речь идет лишь о том, чтобы просто съехать. Квартира принадлежит ее родственникам, живущим заграницей. Мы только сделали ремонт своими руками, да разобрали книжные и мебельные завалы, превратив заброшенное жилище во вполне себе привлекательную квартирку. Не далек тот час, когда наше столь долго обустраиваемое гнездышко владельцы захотят продать или сдать более платежеспособным людям. И тогда Фейге тоже придется искать жилье, а от нашего дома не останется ничего, кроме воспоминаний.

На этой грустной ноте принятием конструктивных решений я намереваюсь заняться завтра, а сегодняшний вечер посвятить оплакиванию прошлого и самодеструкции, главным пунктом которой будет напиться вдрызг. Сделав несколько звонков, я узнаю, где мне могут налить и куда смогут вписать, и из всех вариантов выбираю самый многолюдный. Там есть все, что нужно страдающей душе: песни под гитару, пиво, сигареты, бесконечные разговоры, портвейн, опять сигареты, анаша (или это мне только показалось?), заумные телеги, безумные предприятия, выход на крышу, песни хором в незнакомом дворе, водка, водка с пивом, объятья и поцелуи в незнакомом подъезде, снова водка, спирт с колой, чей-то флэт, в нем — какая-то неубранная постель, а в постели — я и Маленькая Лиза, которая по утру заявляет мне, что накануне она приняла решение стать «абсолютно нормальной», а я был последним из ее знакомых в этой «ненормальной жизни», с кем она хотела переспать, и вот, ура, ей это, наконец, удалось — чао, бамбино!..

Соответственно, этой ночью мне не снится никаких эротических сцен, потому что я принимаю в них деятельное участие наяву.

* * *

В библиотеку я прихожу в несколько сумеречном состоянии (к счастью, в этот день мне не надо идти к открытию). Деструкция удалась по всем фронтам — давно не чувствовал себя таким наивным придурком и моральным уродом одновременно. Добавьте к этому еще и чисто физическую слабость. Не сказать, чтобы мне совсем уж херово от выпитого, скорее от общего переутомления и недосыпа. Кажется, был в каком-то из этих незнакомых ночных дворов угол, в который я счастливо изверг из себя все потребленное вечером. Сильно же меня хотела Маленькая Лиза, раз даже после этого она не побрезговала уволочь меня в теплую кроватку, где сумела обставить дело так, что всю ночь — вплоть до утреннего разговора — я чувствовал себя каким-то космическим героем.

День проходит в сомнамбулическом тумане, я литрами пью кофе, меня откровенно шатает, я роняю подаваемые мне требования, забываю задвигать до конца каталожные ящики, о которые потом сам же стукаюсь руками и один раз — головой, не рискую взбираться на стремянку.

Ближе к восьми вечера раздается звонок. С читательского входа сообщают, что ко мне пришел человек без паспорта и читательского билета, который хочет меня срочно видеть, но не знает обо мне ничего, кроме имени и фамилии. Так прямо и сказали: «человек». Не мужчина, не женщина, не девушка, а человек. Причем сказали с некоторым сомнением.